|
Да, я крепкий орешек!
-И вам не жаль бумаги?
-Нет! Наша бумажная промышленность работает превосходно!
Именно обувь делает женщину женщиной.
— Ничего не скажешь, вы настоящий современный мужчина!
— Какое вы право имеете меня так оскорблять?!
— Где у вас двери…
— Где надо, там и двери.
—… открываются?
Лично я хожу на службу только потому, что она меня облагораживает.
— Меня вчера муха укусила.
— Да. Я это заметила.
— Или я с цепи сорвался.
— Это уже ближе к истине.
— Значит, я с цепи.
У меня такая безупречная репутация, что меня уже давно пора скомпрометировать.
Земной шар, как известно, вертят именно оптимисты.
— Вы уходите, потому что директор вашего учреждения Калугина…
— Ну-ну, смелее, смелее!
— Самодур?!
— Угу. Самодура!
Вся отклячится, в узел вот здесь завяжется, вся скукожится как старый рваный башмак и вот — чешет на работу, как будто сваи вколачивает.
Умереть — не встать.
Утром встану, пойду варить кофе. И не потому, что хочу позавтракать, а потому, что так надо…
Я так взволнована вашим признанием… <…> Я вся в работе. Жизнь моя уже как-то устоялась, сложилась. Я «старый холостяк», я привыкла командовать.
Я очень вспыльчива и могу испортить жизнь любому, даже очень симпатичному.
Но это… Дело даже не в этом…
А в том, что… я вам не верю.
Шурочка: Люди, сдаём по 50 копеек. У Маши Селезневой пополнение семейства!
Новосельцев: Лично я здесь не при чем!
Вызовите мне, пожалуйста, самую светлую голову нашей с вами современности.
Перестаньте плакать! Что Вы, Вам по должности не положено.
Людмила Прокофьевна, где вы набрались этой пошлости? Вы же виляете бёдрами, как непристойная женщина!
— Вы утверждали, что я чёрствая!
— Почему? Мягкая!
— Бесчеловечная!
— Человечная!
— Бессердечная!
— Сердечная!
— Сухая!
— Мокрая!
Это Верочка. Она любопытна, как все женщины, и женственна, как все секретарши.
— Значит, неудачные ноги, Людмила Прокофьевна, надо прятать.
— Куда?
— Под макси!
— Пишите, пишите!
— Не торопите меня, я не пишущая машинка!
— Представляете, Бубликов умер!
— Почему умер? Я не отдавала такого распоряжения… Как умер?
Иногда бывает, что хочется поплакать, но что же я буду реветь в одиночку? Это всё равно, что алкоголик, который пьёт в одиночку.
— Только, пожалуйста, побыстрее: у меня куча дел.
— Ничего, подождёт ваша куча. Ничего с ней не сделается.
— Ага, Петь хочется.
— Какое несчастье!
Просто вы заплакали — и как будто вы нормальная…
Пенсия на горизонте — и она туда же! Просто сексуальная революция!
— А ягоды Вас не интересуют?
— Только в виде варенья.
— А как вы относитесь к стихам… в виде поэзии?
— Что гармошкой? Каблук?
— Голенище!!!
Вы же женщина, а не солдафон. Пикантнее, пикантнее! И игривая улыбка! Вообще, пусть мужчины думают, что у вас всё в порядке. Дышите. Элегантнее пластику! И не надо брыкаться. Вы же не иноходец, а женщина.
В женщине должна быть загадка! Головка чуть-чуть приподнята, глаза немножко опущены, здесь всё свободно, плечи откинуты назад. Походка свободная от бедра. Раскованная свободная пластика пантеры перед прыжком. Мужчины такую женщину не пропускают!
— У меня дети. У меня их двое: мальчик и… м-м… де… тоже мальчик. Два мальчика. Вот. Это обуза.
— Господи, как вы можете так говорить о детях?
— Ну подождите, Людмила Прокофьевна!
— Да что вы?
— Не перебивайте, пожалуйста! Я и сам собьюсь.
— Кстати, я надеюсь, материально вы не очень пострадали? Билеты в цирк не пропадут?
— Ну безусловно! Я загоню их по спекулятивной цене.
— Ага. Ну, в вашей практичности я нисколько не сомневалась, товарищ Новосельцев.
— Вы проницательны, товарищ Калугина!
Идите вы… в бухгалтерию!!!
Сигаретку, спичку, коробок?
Одним словом — выкручиваюсь, одним словом — верчусь.
— Как вам сапоги?
— Очень вызывающие, я бы такие не взяла.
— Значит, хорошие сапоги, надо брать
— Я соображаю, о ком вы говорите.
— А кроме вас ещё кто-нибудь соображает?
— Весь коллектив.
— Информация поставлена у нас хорошо!
— Ты же умница.
— Когда женщине говорят, что она умница, это означает, что она — круглая дура?
Давайте приедем уже, а?
— Господи, какой же ты красивый!
— Ну, это на моем фоне.
Мы Вас любим. Где-то в глубине души, где-то очень глубоко.
— Не бейте меня по голове, это моё больное место!
— Это ваше пустое место!
— Грудь вперед!
— Грудь? Вера, Вы мне льстите.
— Вам все льстят.
— Плохо учились в школе? Я так и знала, что вы — бывший двоечник!
— Оставим в покое моё тёмное прошлое.
Делом надо заниматься серьезно или не заниматься им вообще.
— Поставьте лошадь! Что вы! Она же тяжёлая. Что вы в неё вцепились?!
— Я с ней сроднился.
— Ты знаешь, я понял, из-за чего мы с тобой разошлись: нам нужен ребёнок!
— Ты хочешь, чтоб у нас был ребёнок?
— Да! И как можно скорее!
— Но я не могу сейчас. До конца работы ещё два часа и Калугина тут… Я не могу уйти!
— Верочка, будет вам пятьдесят лет — вам тоже соберём!
— Я не доживу, я на вредной работе.
— Как же она могла оставить детей, Леонтьева? Она же мать.
— Ха! Мать!.. Мать у них был Новосельцев!
В ранней молодости вы были значительно талантливей, чем сейчас. Только никак не предполагала, что вы творили под псевдонимом Пастернака.
Поставтье Веру на место и не трогайте больше руками!
Симпатичная, но, к сожалению, активная. Когда-то ее выдвинули на общественную работу и с тех пор никак не могут задвинуть обратно.
«Тихо вокруг, только не спит барсук. Уши свои он повесил на сук и тихо танцует вокруг».
Ничего нет невозможного для человека с интеллектом!
Вот смотрю я на вас, Верочка, и думаю: будь я полегкомысленнее, я бы… ух!!!
Ирония — маска для беззащитных.
— Слово неприличное написано.
— Стереть!
— Каждая новая метла расставляет везде своих людей.
— Надеюсь, ты мой человек?
— Конечно! Правда, до этой минуты я был ничей.
Это директор нашего учреждения Людмила Прокофьевна Калугина. Она знает дело, которым руководит. Такое тоже бывает.
— Она не молодая, не красивая женщина.
— Она не женщина. Она директор.
Зачем вы занимаетесь мною лично? Поручите меня вашему секретарю.
— Дороже вас у меня вот уже несколько дней никого нет…
— Никому из сотрудников вы бы не позволили себе швырнуть в физиономию букетом. Неужели вы ко мне неравнодушны?
— Ещё одно слово, и я запущу в вас графином!
— Если вы сделаете графином, значит, Вы действительно меня… того-этого…
— Красное. Или белое?
— Или белое. Но можно красное.
— А меня вообще сослали в бухгалтерию!
— Да на тебе пахать надо!
Она в принципе не знает, что на свете есть дети. Она уверена, что люди появляются на свет взрослыми согласно штатному расписанию, с должностью и окладом.
Если бы не было статистики, мы бы даже не подозревали о том, как хорошо мы работаем.
Если сегодня еще кто-нибудь умрет или родится, то я останусь без обеда.
— Что вы за человек? Я никак не могу вас раскусить…
— Не надо меня кусать, зачем раскусывать.
Петр Иванович Бубликов, начальник отдела общественного питания. Может поэтому он такой… упитанный.
— Что же, выходит, что все меня считают таким уж чудовищем?
— Не надо преувеличивать. Не все… не таким уж чудовищем…
— Вы же непьющая.
— Как это непьющая? Очень даже… почему же?
| 
